Речь адвоката в защиту обвиняемого в изнасиловании

РЕЧЬ АДВОКАТА М. П. БЫКОВА В ЗАЩИТУ ДМИТРИЕВА. Краткое содержание дела. Дмитриев в числе других подсудимых был привлечен, к уголовной ответственности по ч. 3 ст. 117 УК. Ему вменялось в вину, что он вместе с Пашковым изнасиловал Сазонову. Свою вину Дмитриев на предва­рительном следствии и в суде категорически отрицал. Суд вынес обвинительный приговор Пашкову и другим под­судимым. Дело же в отношении Дмитриева выделили в отдельное производство и направили на дополнительное расследование. Органами следствия дело было прекращено. Защиту Дмитриева в суде осуществлял адвокат по уголовным делам М. П. Быков.

РЕЧЬ АДВОКАТА М. П. БЫКОВА В ЗАЩИТУ ДМИТРИЕВА.

Краткое содержание дела.

Дмитриев в числе других подсудимых был привлечен, к уголовной ответственности по ч. 3 ст. 117 УК. Ему вменялось в вину, что он вместе с Пашковым изнасиловал Сазонову. Свою вину Дмитриев на предва­рительном следствии и в суде категорически отрицал. Суд вынес обвинительный приговор Пашкову и другим под­судимым. Дело же в отношении Дмитриева выделили в отдельное производство и направили на дополнительное расследование. Органами следствия дело было прекращено. Защиту Дмитриева в суде осуществлял адвокат по уголовным делам М. П. Быков.

Товарищи судьи! 

Обвинение Виктора Дмитриева в совершении тяжкого преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 117 Уголовного кодекса, основывается на показаниях, двух лиц: потерпевшей Сазоновой и обвиняемого Пашкова. Сам Дмитриев на протяжении всего предварительного, следствия и здесь, в судебном заседании, категорически отрицал свою вину, отрицал какую-либо причастность к изнасилованию Сазоновой. Прав ли Дмитриев можно решить лишь после анализа доказательств, положенных в основу обвинения. Поэтому я начну с исследования показаний потерпевшей Сазоновой. 9 февраля Сазонова подала заявление, в котором просила привлечь к уголовной ответственности лицо, ее изнасиловавшее. В тот же день ею были даны объ­яснения, в которых говорилось об изнасиловании не одним, а двумя лицами. Вслед за тем Сазоновой были предъявлены фотографии нескольких человек. Она безошибочно опознала Пашкова. И мудрено было его не узнать, ибо еще до исследуемых событий в начале января Сазонова несколько раз встречалась с этим человеком в электропоезде. Поэтому вряд ли здесь могла быть ошибка. Что же касается второго человека, который, по ее словам, участвовал в совершении преступления вместе с Пашковым, то она указала на фотографию некоего Моргачева. Но когда пригласили Моргачева, Сазонова заявила, что она ошиблась, что этого человека она не знает. В это время у лиц, ведущих расследование, появилось подозрение об участии в этом преступлении Дмитриева. Возникла необходимость в проведении его опознания, тем более, что Сазонова в своих показаниях от 3 марта заявила: «…второго я вряд ли смогу опознать, так как у меня остались в памяти лишь хорошо отглаженные брюки, прямые ноги; серое пальто, мохеровый шарф и серая из кролика шапка»….

Опознание было проведено, но весьма, я сказал бы, «своеобразно», с грубым нарушением уголовно-процессуального, закона. Это опознание было проведено в коридоре прокуратуры, куда была приглашена Сазонова. Следователь весьма многозначительно показал ей глазами на фигуру, стоящую лицом к окну. Таким образом, опознание проводилось по принципу «вид сзади». Сазонова, увидев на этом человеке хорошо отутюженные брюки, определила, по всей вероятности по спине, что это и есть преступник. Затем 13 марта была проведена очная ставка, в протоколе которой записано, что Сазонова безошибочно опознает этого человека по лицу (хотя видела только спину), по фигуре и росту. «Теперь я абсолютно уверена, что меня изнасиловал Дмитриев»,— говорила Сазонова на очной ставке.

Видимо, придется оставить на совести следователя эту излишнюю категоричность в записи показаний Сазоновой, потому что мы судебном заседании столкнулись с серьезными сомнениями самой потерпевшей в правильности своих первоначальных утверждений. Она заявила в судебном заседании 7 декабря: «Я категорически не могу утверждать, что это был именно Дмитриев. Сомнения у меня были и ранее. Я его толком не видела. Ясно его лица не видела…». Правдивость этих ее показаний представляется мне несомненной. Ведь была она в момент совершения преступления в подавленном состоянии. И конечно, ей трудно было разглядывать лица, одежду, запоминать цвет шапок и пальто. Это подтверждается, между прочим, и случаем, который имел место с Ермиловым. Сазонова показала, что когда они втроем вышли из леса, то к насильникам присоединился третий парень. Она уверенно заявила, что им был Ерми­лов. Однако после очной ставки с Ермиловым выяснилось, что показания Сазоновой были ошибочными. Сазонова заявила на очной ставке 4 апреля: «В милиции я сказала, что третий парень был Ермилов. Но теперь я вижу, что это не он».

Все это лишний раз показывает как важно всегда и во всем строго соблюдать закон, как важно было, в частности, провести опознание по всем правилам. Когда закон в этой части был нарушен, оказалось очень трудно опираться па показания Сазоновой с учетом всех тех изменений, которые они претерпели в ходе предварительного и судебного следствия. Доказательством того, что насильником был именно Дмитриев, считалось описание потерпевшей одежды, которая была на преступнике. Сазонова много раз повторяла: «Он был в сером пальто». Здесь вы, товарищи судьи, обозревали пальто. С известной долей фантазии можно, конечно, считать, что пальто приблизительно серого цвета. Может быть оно когда-нибудь и было серым, кто знает. Второй уликой была шапка Дмитриева. И в отношении шапки Сазонова говорила: «Серая кроличья шапка». Дмитриев подтвердил: «Да, я носил кроличью шапку». Но все дело в том, что она коричневого цвета.

Итак, от названных потерпевшей признаков остаются в сущности только «хорошо выглаженные

брюки».

Вряд ли подобный признак может служить основанием для признания Дмитриева насильником.

Даже если бы другой подсудимый показал, что его соучастником был Дмитриев, то и этого было бы крайне недостаточно для того, чтобы сказать в приговоре —Дмитриев виновен.

Не может судьба одного человека целиком и полностью зависеть лишь от того, что скажет другое лицо – в данном случае сообвиняемый.

Подтверждением нашей мысли служит разыгравшийся здесь эпизод, связанный с избиением Коротенко.

На предварительном следствии обвиняемый Сотовик показал на Конюхова как на участника избиения Коротенко. Но пришла Коротенко в суд и мы узнали, что Конюхов не тот человек, который наносил ей побои. Она показала, что Пашков похож на избившего ее парня.

Не правда ли, что ситуация весьма сходна с обвинением Дмитриева?

Мне могут возразить, что в отличие от опознания Дмитриева Коротенко прямо сказала в отношении Конюхова, что это был не он.

Но позволительно спросить если Сазонова сказала, что она сомневается в том, что насильником был Дмитриев, то разве на нашем уголовно-процессуальном языке это не одно и то же? Теория доказательств утверждает, что если человек говорит определенно «не он» или не может определенно сказать «да, это он», то, по существу,- это одно и то же. В обоих случаях виновный не опознан.

Но дело не только в том, что Дмитриев не уличается потерпевшей.

Ведь показания Пашкова также претерпели трансформацию. Здесь в судебном процессе, в ходе исследования обстоятельств преступления Пашков заявил, что он не уверен в виновности Дмитриева.

Пашков рассказал суду, что сначала он на следствии утверждал, что был один во время совершения преступления. Однако, говорил Пашков, «следователь утверждал, что со мной был Дмитриев. Кто был в то время со мной, я фактически не знал. Меня убеждали, что это был Дмитриев, а я, наконец, согласился и оговорил Дмитриева».

Спустя несколько дней здесь же в суде Пашков изменяет показания, повторяв свой рассказ на предварительном следствии.

Таким образом, товарищи судьи, я еще раз подчеркиваю: возникает недопустимая ситуация —достаточно Пашкову указать, пальцем на Дмитриева, и Дмитриев будет обречен. Ведь других доказательств по этому эпизоду нет.

Если считать, что Пашков в ходе предварительного следствия, как записано в обвинительном заключении, давал чистосердечные показания, затем от них отказался и вновь вернулся к прежним показаниям то спрашивается, как следует оценивать это, с позволения сказать, чистосердечие?

О причинах столь частых изменений своих показаний Пашков ничего вразумительного не сказал. По этому поводу можно лишь строить предположения. В письмах, которые были направлены в орган прокуратуры, Дмитриев писал, что, будучи членом комсомольского оперативного отряда института, он в буфете Дома культуры сделал замечание нарушавшим порядок ребятам, среди которых был и Пашков. Пашков подтвердил в суде это обстоятельство. Если идти по пути предположений, то мы можем сказать вот причина того, что Пашков показывает на Дмитриева. Защита вправе высказать свои предположения, колеблющие обвинение. Обвинение же оперировать предположениями не может.

Наконец, есть еще два обстоятельства, убеждающие в том, что Дмитриев не принимал участия в совершении этого преступления. Представитель государственного обвинения говорил, что Дмитриев принадлежал к данной преступной группе, он дружил с подсудимыми, он с ними ходил и даже бывал в лесу при других эпизодах изнасилования. Если такие факты имели место, то они неминуемо попали бы в обвинительное заключение. Однако подобного рода данных в обвинительном заключении нет. Полагаю, приведенное утверждение — результат того, что ничего другого в подкрепление обвинения нельзя привести. Если Дмитриеву не предъявлено подобное обвинение, говорить в суде об этом не следует.

Что же касается известных нам доказанных фактов, то они говорят о следующем. Хотя Дмитрий и дружил с Ермиловым, но, как показал сам Ермилов, он не посвящал Дмитриева в свои преступные дела. Ермилов рассказал в суде об одном характерном случае, когда он и другие ребята специально слали Дмитриева за билетами в кино. Для чего? Ермилов объясняет: «Мы это сделали специально, мы хотели, чтобы Дмитриев шел с нами». Это было тогда, когда они шли совершать преступление. Вот что нам по этому поводу известно. Все же остальное из области догадок и не может быть положено в обоснование, приговора.

Итак, обращение государственного обвинителя к дополнительным материалам не подтверждает обвинение Дмитриева. Что же представляет собой Дмитриев. Ему исполнилось 23 года. В 14 лет он потерял отца. И на плечи матери, работающей в охране института легли все заботы по воспитанию сына. Трудно ей одной было справиться с этой задачей, но несмотря на отсутствие отца и тяжелое материальное положение, сын окончил 11 классов и стал работать.

Несомненно, что на Дмитриева бросает тень его прежняя судимость. Однако эта судимость в соответствии с законом уже давно погашена и Дмитриев считается несудимым.

Дмитриев стал работать механиком в институте после действительной службы в рядах Советской Армии. В характеристике, которая имеется в деле, мы читаем, что какого-либо стремления к повышению своего технического уровня Дмитриев не проявлял, бесхарактерен, развязен, неисполнителен, не принимал участия в общественно-массовой работе. Но в то же время нам известно, что Дмитриев был членом оперативного комсомольского отряда. Как же, в таком случае можно писать, что он не участвовал в общественно-массовой работе? При этом надо иметь в виду, что факт включения его в состав оперативного отряда сам по себе служит положительной характеристикой Дмитриева. Получается, что для вступления в оперативный отряд в институте дается одна характеристика, а после возникновения уголовного дела для следственных органов — другая, отрицательная.

Но вот сегодня мы представили дополнительную характеристику. И она положительная. Выдана эта характеристика в июне, то есть всего через полгода после первой. Как же за полгода человек мог так разительно измениться?

Мы можем сказать с полным основанием, что данные о личности Дмитриева не подкрепляют предъявленного ему обвинения.

В конце защитительной речи принято подводить итоги. Но, думается, товарищи судьи, что простота доказательственной ситуации освобождает меня от необходимости возвращаться к сказанному. Человек не может быть осужден только на том основании, что на нем, как и на предполагаемом преступнике, оказались хорошо отутюженные брюки.

Единственное, о чем я как защитник Дмитриева могу и должен вас просить – о вынесении ему оправдательного приговора.

---

Читайте также:

Речь адвоката в защиту обвиняемого в убийстве

Речь адвоката в защиту обвиняемого во взятке

Речь адвоката в защиту обвиняемой в незаконном аборте

Судебная речь адвоката в защиту обвиняемого в совершении военных преступлений

Судебная речь адвоката в уголовном деле по обвинению в разбое

Судебная речь адвоката в деле по обвинению в умышленном убийстве

Защитительная речь адвоката в деле о ДТП

Выступление адвоката в суде по уголовному делу

Защитительная речь адвоката в деле о грабеже

Защитительная речь адвоката по делу о взятке

Защитительная речь адвоката в деле о ДТП путем наезда на пешехода

Речь адвоката в уголовном деле о грабеже

Защитительная речь адвоката в деле об убийстве

Судебная речь адвоката в уголовном деле по обвинению в служебной халатности

Судебная речь адвоката в уголовном деле по обвинению в поджоге