Судебная речь адвоката в защиту обвиняемого в совершении военных преступлений

РЕЧЬ АДВОКАТА ВЕТВИНСКОГО Л.А. В ЗАЩИТУ ГЕНЕРАЛА-МАЙОРА ФОН ЧАММЕРА. Мне кажется, что совершенно необычайный характер этого дела и его, несомненно, огромное общественно-историческое значение создают для нас, выступающих по этому делу в качестве защитников обвиняемых,

РЕЧЬ АДВОКАТА ВЕТВИНСКОГО Л.А. В ЗАЩИТУ ГЕНЕРАЛА-МАЙОРА ФОН ЧАММЕРА.

Мне кажется, что совершенно необычайный характер этого дела и его, несомненно, огромное общественно-историческое значение создают для нас, выступающих по этому делу в качестве защитников обвиняемых, прямую обязанность: прежде всего – перед самими собой, перед судьями и, главным образом, перед взволнованной этим делом общественностью – совершенно ясно и точно определить пределы, объем и содержание той беспримерно трудной и сложной задачи, которую должен выполнить адвокат по уголовным делам.

Я позволю себе поэтому еще раз вернуться к этому вопросу и остановиться на нем несколько более подробно, чем это сделано было до меня, – поскольку без этого, на мой взгляд, общее содержание всех наших выступлений будет страдать существенной неполнотой.

Я думаю, товарищи судьи, что, может быть, никогда еще в прошлом, – с тех давних пор, когда в культурном обиходе человечества впервые появился институт защиты обвиняемых на суде, – никогда еще не было случая, когда бы исполнение этой почетной и важной общественной обязанности было так неизмеримо тяжело, как в этом нашем процессе, – и в тех аналогичных процессах, которые проходили и проходят сейчас в различных городах нашей страны и в ряде других стран мира, – над лицами, которые обвиняются в преступном ведении этой войны.

И дело здесь не только в безмерной тяжести совершенных преступлений. Дело еще и в том, что самый факт внешне обычного – спокойного и торжественного – отправления правосудия по этого рода делам, – с обычным участием в них защиты, – может показаться широкой аудитории на первый взгляд чем-то непонятным и, по меньшей мере, чем-то глубоко парадоксальным.

Судебная защита, – как и все прочие гарантии правосудия, в полной мере присущие и нашему законодательству, – представляет собою, несомненно, одно из множества завоеваний человеческой культуры, цивилизации, демократизма и гуманности, т. е. тех самых прогрессивных общественных начал, на которые, в первую очередь, как раз и были направлены преступные посягательства немецко-фашистских преступников.

Следовательно, судебная защита сама, – как одно из благодеяний человеческого прогресса, – является

одним из объектов нацистских преступлений. – Нацистские преступники уничтожали нас как подлинно демократический институт в своей стране, – заменив правосудие произволом и внесудебной расправой, и хотели уничтожить нас во всем мире.

И тем не менее, по требованию Военного трибунала, мы приходим сюда для того, чтобы дать им самим возможность воспользоваться тем правом на защиту, гарантированным в нашем законе, которого они хотели лишить все человечество.

В этом – глубокое своеобразие нашей задачи и нашего положения в данном деле.

Победившее человечество не хочет применить к поверженному в прах врагу его же собственные начала короткой и внесудебной расправы.

Правосудие не хочет лишить их самих – в этот час расплаты – тех благодеяний цивилизации и культуры, на которые сами они восстали с такой злобой, жестокостью и коварством.

Правосудие не хочет для них изменить, упростить или ускорить свой обычный-торжественный, спокойный и объективный порядок.

Правосудие само дает им в руки орудие судебной защиты и предлагает нам – их защитникам – искать и найти, если только это окажется возможным, все те обстоятельства и соображения, которые могли бы послужить к смягчению их страшной ответственности.

И обвинение тоже, конечно, не нуждается по этому делу в том, чтобы, опираясь на очевидную и подавляющую мощь своего материала, освободить себя в этом деле от обычных и установленных законом методов судебного испытания своей непоколебимой прочности. К числу этих методов относится, как известно, и наличие в деле судебной защиты. Общественное возмездие, прежде чем оно совершится, готово и хочет выслушать против себя – в этом деле, как и во всех прочих делах, – все возможные со¬ображения, какие только может создать человеческая мысль.

Нам говорят: пусть еще раз – на глазах у всех – будет и вами осмотрено со всех сторон гранитное здание тягчайшего обвинения, – и если после этого в нем не окажется ни одной трещины, если оно ничем не будет ослаблено, ничем не будет смягчено, – то, каково бы ни было тогда решение суда, оно будет признано всеми единственно правильным, обдуманным и справедливым.

Такова наша задача по этому делу – бесконечно тяжелая, но и совершенно необходимая.

Что же можем мы предложить вниманию суда, вниманию возмущенной и взволнованной общественной совести – в качестве обстоятельств и соображений, о которых следует еще подумать, – прежде чем будет сделан твердый и тяжелый, окончательный и бесповоротный шаг правосудия?

Будем ли мы стараться преуменьшить значение преступлений, совершенных над нашей страной и на нашей земле обвиняемыми по этому делу?

Нет, мы, очевидно, не пойдем по этому пути. Мы -граждане нашей страны, мы -дети этой земли, мы сами видели, и мы знаем ее безмерные страдания.

Когда-то, в случаях наиболее трудной защиты по особо тяжелым делам о посягательствах на основные интересы своей страны и своего народа, имела некоторое хождение крылатая формула о том, что мы, дескать, с одной стороны, – граждане, но, с другой стороны, – мы защитники.

Неверная это, беспринципная и никуда негодная формула.

Нет у нас двух отдельных и разных сторон. Со всех сторон – мы одинаково граждане своей родины, выполняющие долг судебной защиты.

И если по такому делу, как это, мы стали бы стремиться представить чем-то мелким, или хотя бы не столь значительным, явления огромного, почти космического, порядка, – мы не были бы тогда ни гражданами, ни защитниками, – потому что такие попытки могли бы только вызвать общее презрение и негодование, не принеся тем самым никакой пользы и тем, кого мы защищаем.

Будем ли мы отрицать кричащие и очевидные факты, искать формальных и пустых придирок в области отдельных деталей, цифр и несущественных подроб¬ностей?

Нет, мы, очевидно, не пойдем и по этому пути.

Мы помним и вполне разделяем недавние слова нашего выдающегося писателя Леонида Леонова по поводу позорных и бесплодных ухищрений защиты на процессе в Люнебурге по делу о преступниках из Бельзенского “лагеря смерти”.

Он писал тогда: “Нашим юристам было бы гадко вести защиту таким способом. Защите было бы гораздо более к лицу по такому делу лишь помочь судьям разобраться в обстоятельствах преступлений и, прежде всего, начертать перед миром родословную великого злодейства, искалечившего души этих когда-то человекоподобных существ… – т. е. происхождение и генеалогию тех преступных идей, которые достигли высших ступеней своего развития в учении, взглядах и практической деятельности злодейской гитлеровской клики и нацистской партии…”.

Обвиняемый Чаммер, защита которого мне поручена, утверждает, что в походе на Советский Союз он был только солдатом, армейским командиром, что вся деятельность различных прочих “властей”, творивших ужасы на нашей истерзанной оккупантами земле, -была отделена от него глухой стеной.

Я не стану сейчас подробно заниматься исследованием взаимоотношений этих разновидностей оккупационных властей.

Вполне возможно, что действительно, известная большая степень вины за совершенные жестокости и преступления лежит на представителях разнообразных “прочих властей”, в большей мере, чем на армейских частях и соединениях.

Я понимаю, конечно, что дело не только в этом.

Я понимаю, что если правительство целой страны сознательно и последовательно превратило себя в преступное руководство грандиозной организации международного разбоя, если оно, попирая элементарные начала человеческого общежития и международного права, предприняло разбойничий поход для завоевания “жизненного пространства” путем физического истребления всего населения на захваченных землях, и если армия поставила себя на службу этому преступному плану международных разбойников, этой бредовой идее кровожадных и бесчеловечных маньяков, то она тем са-мым не только перестала уже быть армией в общепринятом смысле вооруженных сил воюющей стороны, но и, по всем правилам и законам о преступном соучастии, стала сама соучастницей огромных и невиданных еще в истории преступлений.

Тем не менее, бесспорно наличие и здесь, как и в каждом деле, известных индивидуальных различий между отдельными подсудимыми, – в смысле их непосредственной близости к совершенным преступлениям и степени личной активности в их совершении.

В этом смысле, мне кажется, в отношении Чаммер, действительно, имеются некоторые обстоятельства, заслуживающие упоминания.

Он объясняет некоторые из предъявленных ему обвинений возможностью частичных ошибок в показаниях свидетелей, неточности в воспроизведении ими времени тех или иных событий.

Едва ли можно вообще полностью отвергнуть такую возможность, исходя из естественных законов человеческой памяти.

Обвиняемый Чаммер, действительно, был в Кременчуге, Ново-Московске, Краснограде. Он командовал 213 охранной дивизией с 13 ноября 1941 года по конец января 1942 года, т.е. в течение 2,5 месяца.

Нет сомнения в том, что известная часть преступлений оккупационных властей, совершенных в этом районе, относится и к этому периоду, и за них Чаммер, конечно, должен нести полную ответственность.

Но мы знаем из дела, что, например, обвиняемый Лауэр в составе своего “саперного” батальона уже побывал на этой территории еще в сентябре 1941 года, т. е., безусловно, до прибытия туда обвиняемого Чаммера.

Мы, конечно, не сомневаемся также и в том, что зверства и преступления оккупационных властей продолжались в этом районе также и после января 1942 года – вплоть до освобождения от оккупантов нашей многострадальной земли.

Мудрено ли допустить при таких условиях действительную возможность известных ошибок в обозначении точного времени отдельных событий, известного смещения хронологических дат, вследстие простого и совершенно естественного заблуждения памяти?

Есть и еще одна существенная черта в свидетельских показаниях, относящихся к обвинению Чаммера. У меня нет никакого сомнения в их правдивости по существу. Я хочу только подчеркнуть, что, за исключением показания свидетеля Панченко, – в показаниях остальных свидетелей, при всей потрясающей яркости описываемых ими фактов и событий, – личная, индивидуальная роль обвиняемого Чаммера не всегда получала такое же яркое, четкое и выразительное отражение, как это имело место в отношении ряда других обвиняемых по этому делу.

Речь идет часто, как это сказано и в обвинительном акте по поводу некоторых обвинений, предъявленных Чаммеру, о злодеяниях, совершенных “в зоне действия частей 213 охранной дивизии”, которой он, как известно, командовал.

Я не имею оснований отрицать ответственность Чаммера за эти преступления, по тем соображениям, которые я уже изложил.

Я только думаю, что этот характер материалов дела в отношении Чаммера дает возможность установить о нем одно очень важное обстоятельство.

Конечно, он, как и вся германская армия, все немецкое кадровое офицерство, весь немецкий генералитет, связал свою судьбу с нацистским разбойничим планом нацистским преступным руководством своей страны, со всеми вытекающими из этого последствиями. За это он должен, конечно, понести свою долю тяжелой ответственности.

Но конкретные обстоятельства дела дают, на мой взгляд, основание считать, что особого и личного увлечения наиболее мерзкими и отвратительными чертами нацистского “нового порядка”, особого личного усердия в жестокостях и зверствах обвиняемый Чаммер не обнаружил, и в гораздо большей степени действовал в этих вопросах как автоматический и не рассуждающий исполнитель приказов и директив своего высшего командования.

Известное подтверждение этих своих соображений я вижу и в том объективном факте, что членом нацистской партии обвиняемый Чаммер никогда не был. И, может быть, этим объясняется его сравнительно медленное служебное продвижение к высоким чинам и то, в частности, что за весь период советско-германской войны он никакого дальнейшего производства в чине не получил.

Думается мне, что в какой-то мере должно быть учтено при этом и то положение, что из 60 лет своей жизни обвиняемый Чаммер 47 лет провел в составе германских вооруженных сил, что, следовательно, с 13-летнего возраста он жил, рос и воспитывался в специфическом духе палочной дисциплины и казарменной муштры германской армии, не говоря уже о том, что и родился он в семье кадрового немецкого офицера, пропитанной кастовыми традициями и предрассудками на протяжении ряда поколений, начиная едва ли не с начала XVIII столетия.

Надо ли удивляться, если в результате – собственная воля и собственный разум давно уже органически были замещены у него автоматическим исполнением приказов, – независимо даже оттого, что сам он, – правда, на склоне своих лет, – дослужился до высокого чина – генерал-майора.

Все это не снимает ответственности, но, конечно, должно быть и будет взвешено и учтено, как и все вообще обстоятельства настоящего дела, при вынесении приговора и, в частности, при определении меры наказания. Известное значение в этом смысле имеет, на мой взгляд, также и сравнительно непродолжительный срок пребывания обвиняемого Чаммера на оккупированной советской территории. Он пробыл на Украине с 13 ноября 1941 года по конец января 1942 года, в Белорусии – с 17 марта до 30 ноября 1942 года, и после этого времени он никогда уже не был больше на нашей советской земле.

Таким образом, целая полоса злодеяний, относящихся к дальнейшему периоду оккупации и, главное, к тем разрушениям и опустошениям, какие совершались немцами при отступлении, не имеет уже к Чаммеру никакого отношения.

Однако, не только к этим вопросам и, тем более, не к вопросам организации и субординации оккупационных властей на Украине и их служебных взаимоотношений, ведет главный и основной путь защиты по делу Чаммера, поскольку речь идет о таком наиболее важном для обвиняемого вопросе, как вопрос о назначении ему той или иной меры наказания.

Есть, по существу, одно, — только одно обстоятельство, – только один факт огромного, всемирно-исторического значения, который, может быть, – какой-то яркой, сверкающей гранью своей – может блеснуть лучом надежды на сохранение жизни кому-либо из подсудимых.

Это обстоятельство – полный и окончательный, бесповоротный и сокрушительный разгром гитлеровской Германии, – тот разгром, ярким и непосредственным отражением которого является и этот наш судебный процесс.

Здесь, в этом зале, как и во многих других судебных залах нашей страны и других стран мира, подводятся сейчас итоги целой исторической полосы.

Человеческая история движется неравномерно, то замедляя, то убыстряя свой непрерывный бег.

Но именно сейчас мы буквально слышим – своими ушами – движение шагов истории и шелест переворачиваемых ею страниц, – и в четком звуке ваших шагов, раздающихся после предупреждения судебного коменданта о том, что “суд идет”, и в тихом шорохе листов лежащего перед вами судебного дела.

Фашистская Германия разгромлена. События развиваются быстро, – и сегодня мы уже стремимся разглядеть содержание следующей – за только что перевернутой – страницы великой книги исторических судеб человечества.

Только 8 мая прошедшего года, в Берлинском пригороде Карлсхорст, генерал-фельдмаршал германской армии Кейтель – от имени верховного командования германских вооруженных сил – подписал акт безоговорочной капитуляции перед представителями Верховного Главнокомандования Красной Армии и экспедиционных сил союзников, – а сегодня бывший генерал-фельдмаршал бывшей германской армии Вильгельм Кейтель вот уже третий месяц ежедневно занимает свое место между Риббентропом и Розенбергом в первом ряду на скамье подсудимых в Международном Военном трибунале по делу главных немецких военных преступников.

Менее года прошло со времени окончания войны на Западе и еще меньше – со времени окончания войны на Востоке. И вот уже трудно представить себе без карты точную географию всех пунктов земного шара, где происходили и происходят сейчас судебные процессы над преступниками войны.

Идет суд. Суд потрясенного человечества над теми, кто покусился на основные начала его культуры и цивилизации.

И поистине, – если будущий историк нашей эпохи, – когда он закончит описание тяжелых лет войны и со вздохом облегчения перейдет к описанию первых пос¬левоенных месяцев – вот этих нынешних месяцев, сегодняшних текущих наших дней, – если он захочет тогда кратко и выразительно обозначить одну из основных сторон глубокого содержания этих дней, – он должен будет в заголовке очередного раздела своего усердного труда написать слова: “Дни правосудия” – дни расплаты за тяжкие преступления – и дни крушения самых безумных и самых жестоких планов, какие когда-либо знало человечество.

Вот – поистине “злонравия достойные плоды”.

Вот позорный финал “родословной великого злодейства”, начало которой относится, конечно, не к дням прихода нацистов к власти и даже не к дням зарождения этой их так называемой “национал-социалистской” партии.

Они -только восприняли и довели до высших ступеней политического безумия и уголовного злодейства те начала милитаризма, военно-бюрократического абсолютизма, расизма, антисемитизма и безмерного национального чванства, которые давно уже зрели в Германии, баюкавшей мир поэзией Гете и философией Канта.

Туда, в туманные дали немецкой истории, уходят глубокие корни “родословной великого злодейства”, генеалогического древа фашистских преступлений.

Там это древо “украшают” кровавые подвиги древнего Арминия, разбойничи походы тевтонских рыцарей, политические заветы Фридриха II и такие перлы разнузданной пропаганды национального зазнайства и человеконенавистничества, которые кажутся сейчас словно взятыми прямо из книги Гитлера “Майн Кампф”.

Вспомним для примера знаменитое заявление Бисмарка о том, что “мы, немцы, боимся бога, но кроме бога мы во всем мире никого не боимся”. – Правда, как известно, на это Бисмарку одна французская газета тогда же, довольно язвительно заметила, что дело, -применительно к условиям того времени, – обстоит как раз наоборот: вы, немцы, всех боитесь, только бога вы не боитесь.

Вспомним не менее знаменитую формулу другого германского канцлера периода первой мировой войны о том, что “международные договоры – это только клочок бумаги”.

Так, на протяжении столетий создавалась система, растившая людей, проникнутых культом грубой силы, жестокости, национальной жадности, человеконенави¬стничества и эгоизма.

Такова “родословная великого злодейства”, искалечившего души этих когда-то человекоподобных существ. Эта “родословная” сейчас завершена. Генеалогическое древо фашистских преступлений будет, конечно, с корнем вырвано в результате великой победы свободолюбивого человечества.

Обвиняемый Чаммер – унд-Остен – старый офицер германской армии, состоявший в составе германских вооруженных сил с 1898 года, был вскормлен со¬ками этого дерева.

Он впитал их в себя буквально вместе с кровью и молоком матери. Он жил и питался этими соками на протяжении всей своей 60-летней жизни.

Весь мир, все лучшее и светлое, что создано было человеческим гением на протяжении тысячелетий, – все это было закрыто от него густой и непроницаемой ча¬щей кастовых предрассудков и вековых традиций немецкого кадрового офицерства, воспитанного на началах строгой замкнутости, беспрекословного повиновения и автоматического исполнения приказаний – без их обсуждения, без колебаний и даже без размышлений.

Его отец, дед и прадед тоже были офицерами. Мы теперь твердо знаем, что его дети, внуки и правнуки не будут больше офицерами.

Мы знаем, что древо германского злодейства, соками которого он был взращен и вскормлен, не существует больше.

И он сейчас – обломок уходящей в прошлое исторической эпохи и, – что субъективно для него еще страшнее, — он зритель и современник крушения всех взглядов, верований и стремлений десяти поколений своих предков, – стремлений, осуществление которых было вверено на последнем этапе в грязные и кровавые руки шайки нацистских преступников.

Конечно, очень узок тот кругозор, который открывается сейчас обвиняемому Чаммеру с этой скамьи подсудимых, из-за решетки, отделяющей его от внешнего мира, – но, тем не менее, он совершенно достаточен для того, чтобы увидеть основное, – потому что здесь, в стенах этого торжественного зала, полностью отражено действительное расположение и соотношение сил в нынешнем взволнованном и потрясенном послевоенном мире.

Вот они – бывшие “завоеватели мира”, незадачливые “поработители” нашей страны – на скамье подсудимых под зоркой охраной вооруженных бойцов Красной Армии.

Вот – прямо против них – военные судьи, призванные судить их за все совершенные преступления – от имени всего человечества, на которое они хотели надеть цепи рабства.

Вот – в этом большом и светлом зале – наши советские граждане, население, которое надо было уничтожить для того, чтобы создать здесь для себя просторное и пустое “жизненное пространство”.

А там, за пределами этого зала, в необъятном солнечном мире, живет и вновь расцветает наша победившая и освобожденная страна.

И, может быть, в этом полном нашем торжестве, в этом сознании нашей огромной и всевозрастающей мощи, – может в этом найдете вы основание для того, чтобы обсудить вопрос о возможности замены для старого шестидесятилетнего Чаммера того наказания, которого требовал для него представитель государственного обвинения.

Речь адвоката в защиту обвиняемого во взятке

Речь адвоката в защиту обвиняемой в незаконном аборте

Речь адвоката в защиту обвиняемого в изнасиловании

Судебная речь адвоката в уголовном деле по обвинению в разбое

Защитительная речь адвоката в деле о ДТП

Выступление адвоката в суде по уголовному делу

Защитительная речь адвоката в деле о грабеже

Судебная речь адвоката в деле по обвинению в умышленном убийстве

Защитительная речь адвоката по делу о взятке

Защитительная речь адвоката в деле о ДТП путем наезда на пешехода

Речь адвоката в уголовном деле о грабеже

Защитительная речь адвоката в деле об убийстве

Судебная речь адвоката в уголовном деле по обвинению в служебной халатности

Судебная речь адвоката в уголовном деле по обвинению в поджоге